фoтo: из личнoгo aрxивa
Вышлa к кoлoдцу – срaзу жe пристрeлили
Eщe зa дoлгoe врeмя дo рoждeния Кaти ee мaмa жилa в Мoсквe и нe думaлa пeрeeзжaть нa Смoлeнщину, oднaкo судьбa рaспoрядилaсь инaчe. С грaждaнскoй вoйны пeрвый муж Кaтинoй мaмы вeрнулся с нoвoй жeнoй пoлькoй, a стaрaя жeнa с мaлeньким сынoм oкaзaлись eму нe нужны. Вспoминaя слoвa мaтeри, Eкaтeринa Стeпaнoвнa сейчас любит повторять: «Лучше умереть, пока тебе жалеют, а не тогда, когда ты стала не нужна».
Оставив в столице все имущество и тяжелые воспоминания, мама Кати уехала к родственникам в Смоленское село Жегулино, расположенное между Ржевом и Вязьмой. Там женщина вновь вышла замуж и родила еще двоих детей.
В Смоленскую область немецкая армия пришла практически сразу после начала войны. Несмотря на то, что с тех пор прошло уже 77 лет, Екатерина Степановна до сих пор помнит события этого страшного дня по минутам: «В десятом классе мы успели проучиться всего один день, 6 сентября в нашу деревню пришли немцы. Незадолго до этих событий нам отстроили новую двухэтажную школу, мы как раз сидели на уроке немецкого языка, который вела русская немка.
Все уже понимали, что ждать осталось недолго, поэтому учительница сказала нам: если будет налет, бегите, все двери открыты. И вдруг тревога, все ребята ринулись врассыпную кто куда. Уже потом один из немцев, живших в нашем доме, рассказал маме, что им был отдан приказ разбомбить школу, но они пожалели детей».
В то время село Жегулино считалось одним из зажиточных. В каждом дворе было много домашней живности, в подполах у местных обитателей хранились большие запасы картошки. Сразу же после захвата немцы по-хозяйски расположились в деревне, двое из них поселились в доме Екатерины Степановны.
— Немцы очень полюбили нашу картошку, просто килограммами ее ели, — вспоминает женщина. – Готовили им не мы, у них была своя кухня, с которой приносили еду. Но, естественно, продукты они использовали наши, после них в деревне из многочисленной живности осталась только одна кошка, они съели всех кур, уток, коз и коров. Конечно, местные жители пытались прятать домашних животных, но в конечном итоге их отлавливали и резали. Помню, одну курицу пытались спрятать на сеновале, но хвост плохо прикрыли, так она и попалась. А коза, которую хотели не отдавать, не вовремя подала голос, и в наказание также была съедена.
Сразу после вторжения, немецкие солдаты ввели в деревне комендантский час: жителям было запрещено выходить из дома ночью, до 6 утра, ослушавшихся ждало жестокое наказание. Екатерина Степановна вспоминает, что одна из женщин, вышла на заре к колодцу за водой и ее сразу же пристрелили.
Среди врагов тоже встречались неплохие люди
В 42-м и 43-м годах зимы в России стояли очень снежные и холодные. Каждый день женщин и подростков немцы отправляли чистить большак, дорогу, которая вела от деревни к Минскому шоссе, и строить заграждения из снежных плит. Люди работали на лютом морозе по 12 часов, с 6 утра до 6 вечера, практически без отдыха.
— Дома мы остались вдвоем с мамой, братья ушли на фронт, а отца забрали и увезли немцы за связь с партизанами, — рассказывает Екатерина Степановна. — Старшего брата Сергея очень быстро ранили, комиссовали, и отправили работать в город начальником столовой. Отца через какое-то время немцы отпустили, но здоровье его было окончательно подорвано, и он медленно угасал день за днем. В немецкой армии служили в том числе и поляки, среди них попадались неплохие люди. Помню, когда отцу было уже совсем плохо, один из них протянул матери свою фляжку со спиртом и сказал: «Дай пану». В другой раз он помог нам спасти от смерти мамину сестру. Практически все окрестные деревни вокруг нас были сожжены, помню, в одной из них не похороненные тела людей лежали с зимы до мая… Сестра оставалась в одной из уцелевших деревушек, благодаря предупреждению поляка мы смогли спасти ее.
фото: из личного архива
В 43 году у Екатерины Степановны умер отец, мать женщины была очень верующей, поэтому отказалась закапывать его во дворе, а до погоста нужно было нести гроб пять километров. При этом из мужчин в селе оставался лишь один глубокий старик.
— В результате гроб с отцом тащили на себе женщины, но все-таки похоронили его достойно, около местной церкви, чем-то напоминающей Елоховскую, — объясняет Екатерина Степановна. – Позднее, когда немцы отступали, они эту церковь, к сожалению, взорвали.
В конце февраля было уже ясно, что совсем скоро деревня будет освобождена. В этот момент началось самое страшное. Немцы стали забирать молодежь, чтобы угнать их в Германию.
— Я помню вереницы взрослых с малышами и детскими саночками, идущих в сторону Белоруссии, — говорит Екатерина Степановна. – Меня спас тот же поляк. «Немцы идут по домам, прячь панку», — бросил матери солдат. В то время во всех селах бушевал тиф, мать спрятала меня в сарае. Когда немцы пришли за мной и двинулись в сторону убежища, она стала твердить «тифус, тифус», тогда враги ретировались. Конечно, немцы много зверств натворили. Например, когда они уже отступали, им навстречу попался один из партизан, они долго пытали его, у еще живого отрезали уши и половые органы. Но все-таки самое страшное было, когда у нас на постое стояли финны, вот эти люди были просто безжалостны, в живых мы остались просто чудом.
Двенадцать женщин впрягались в плуг
В марте 1943 Смоленщина была окончательно освобождена от немецких оккупантов, однако сильно проще от этого жизнь местных жителей не стала. За время постоя немцы съели все, что только было возможно, кроме единственной кошки на деревню. Людям удалось спрятать глубоко в подполе самую мелкую картошку, которую можно было использовать для посадки.
— В нашем селе начался голод, спасались мы, как могли, в том числе собирали лебеду, варили ее и ели, — говорит Екатерина Степановна. – Единственное, что осталось после немцев – это две шинели и маленький мешочек гостинцев, им их присылали на новый год, и один почему-то не унесли.
Помню, когда я пошла первый раз в лес, увидела, что прямо из-под земли где руки, где ноги торчат. Кто где упал, тот там и остался… Затем в конце весны начались посадочные работы, чтобы посадить достаточно картошки, мы по двенадцать женщин впрягались в плуг, а одна нами управляла, так и пахали часами напролет. Жизнь была очень тяжелой. Меня сначала определили работать в детское отделение больницы, где лежали 20 детей, больных тифом. А затем через полгода забрали в Райвоенкомат бухгалтером, где я и проработала до сентября 1945 года.
Екатерина Степановна занималась оформлением и выдачей пенсий погибшим офицерам. Несколько раз в год женщину вызывали в Смоленск, так как в местном военкомате остро не хватало людей. Чтобы добраться до железной дороги в Новодугино, приходилось идти 28 километров в одну сторону, ни лошадей, ни транспорта в ту пору в селе не было.
— Обычно до полдороги меня провожала мама, идти было очень страшно, то Вязьму бомбили, то Смоленск, в любой момент можно было попасть под снаряд. Один раз угодили под бомбежку, еле успели спрятаться за насыпью. Я до сих пор помню, как у меня колотилось сердце, казалось, что это конец.
Практически каждый день в наше село приходили похоронки, горе постигло каждого, было пролито, наверное, море слез. Но все держались. Во многом благодаря тому, что тогда был очень добрый народ, сейчас такого давно уже нет.
Один из моих братьев пропал без вести, он попал в плен, вырвался оттуда, но за подозрение в связи с немцами, как и большинство бывших пленных, его отправили на лесоповал за Урал. Ему не дали написать письмо родным, но он ухитрился по дороге выкинуть из товарняка записочку. Письмо нашли какие-то добрые люди и сообщили нам, мама тогда уже совсем слегла, но перед смертью хотя бы узнала, что ее сынок выжил. После войны два моих родных брата получили ранения и остались инвалидами, а 7 двоюродных братьев и вовсе не вернулись домой…
***
Екатерина Степановна уверена, что мир всегда держится на добрых людях, их желании помочь другим. Именно благодаря помощи и неравнодушия окружающих сама женщина, да и другие люди смогли выжить в тяжелейших условиях войны.
В мирное время испытания, выпавшие на долю Екатерины Степановны, не закончились, но, к счастью на ее пути всегда попадались люди, живущие не только для себя, но и для окружающих. Муж Платовой скончался еще в еще в 1989 году, а в 2012 в автомобильную аварию попал единственный сын Екатерины Степановны, спасти его, к сожалению, врачи не смогли.
— После трагедии я перенесла два инфаркта, а потом еще и инсульт, — вспоминает Платова. — 5 лет назад я лежала парализованная в больнице без зрения речи и слуха. В тот момент мне казалось, что это точно конец и впереди ничего кроме смерти не осталось. Да и кому я могла быть нужна?
Однако в том момент в моей жизни появилась моя внучка Лена, с который мы не виделись почти 25 лет из-за того, что ее родители давно разошлись. Она нашла в себе силы забрать меня домой и буквально вытащить с того света. Она не медик, но своей заботой и старанием просто спасла меня. Шаг за шагам постепенно я восстанавливалась с ее помощью, смогла слышать, видеть и говорить. Потом я с помощью Лены начала и учиться ходить заново. На улицу я выйти не могу, но сейчас могу вполне сносно передвигаться по квартире. Все это только благодаря внучке, дай ей бог здоровья.
В наши времена не редки случая, когда дети отказываются от своих престарелых родителей, которые пестовали их всю жизнь, и сдают их в дома престарелых как не нужную вещь. Екатерине Степановне очень повезло, что ее внучка, которая бабушку даже толком не знала, оказалась совсем другим человеком. Благодаря ей в старости женщина не осталась одна, ей есть для кого жить и радоваться жизни.
Единственно, на что обижена Платова в последние годы — это на отношение к людям, пережившим войну: «Напоследок хочу сказать об отношении к нам, старикам, прошедшим войну, всю жизнь работавших на благо страны. В марте 2018 года у меня случился гипертонический криз, давление было 210 на 110. В течение 6 часов скорая так и не приехала, звонили туда, нам сказали, что много вызовов, надо ждать своей очереди.
За 15 тяжелой болезни, я вызывала врачей на дом не более 15 раз, такого, чтобы участковая зашла ко мне сама, вообще ни разу не было. Стариков в нашей стране не очень жалуют, куда не обратись за помощью, сразу начинают тыкать тем, что у меня пенсия большая (21400 рублей). И никому нет дела до того, какая помощь на самом деле нужна в нашем возрасте».